Святитель Василий Великий. Беседа на упивающихся

Печ. по: Творения иже во святых отца нашего Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской. Ч. 4. М., 1846; репринт: М., 1993.

Вчерашние зрелища побуждают меня к слову; но опять и удерживает мое стремление, притупляет мое усердие бесполезность прежних трудов. И земледелец, когда не взошли у него первые семена, не с таким радением начинает сеять на тех же пашнях в другой раз. Если после стольких увещаний, которые неопустительно делал я, вразумляя вас в предшествующее время, и которых не прекращал в течение этих седми недель поста, возвещая вам Евангелие благодати Божией, – не было пользы, то с какими надеждами буду говорить ныне?

О, сколько ночей напрасно проводили вы в бдении! Сколько дней напрасно собирались сюда! И о, если бы еще напрасно! Ибо кто, преуспев в добрых делах, снова возвратился потом к прежнему обычаю, тот не только потерял награду понесенных трудов, но даже достоин тягчайшего осуждения; потому что, вкусив доброго Божия глагола и удостоившись ведения тайн, все это утратил, уловленный кратковременным удовольствием. Ибо сказано: малый достоин есть милости, сильные же сильне истязани будут (Прем. 6. 6)[1]. Один вечер, одно приражение врага разрушили и в ничто обратили весь этот труд.

Поэтому какому теперь быть усердию к слову? И я бы умолк (знайте это), если бы не устрашал меня пример Иеремии, который, когда не хотел говорить непокорному народу, испытал на себе им самим описанное, а именно, что был у него огонь во внутренности, и расслабел он отвсюду, и не мог носити (Иер. 20. 9)[2].

Невоздержные жены, забыв страх Божий, презрев вечный огонь, в тот самый день, когда, ради воспоминаемого Воскресения, надлежало им сидеть в домах и иметь в мысли оный день, в который отверзнутся небеса, явятся же нам с небес Судия, и трубы Божии, и воскресение мертвых, и праведный суд, и воздаяние каждому по делам его, – вместо того, чтобы о сем вести беседу, очищать сердца свои от лукавых помышлений, стирать слезами прежние грехи и уготовляться к сретению Христа в великий день Его явления, – сринув с себя иго служения Христова, сбросив с головы покровы благоприличия, презрев Бога, презрев Ангелов Его, бесстыдно выставляя себя на показ всякому мужскому взору, распустив волосы, влача за собой одежды и вместе играя ногами, с наглым взором, с разливающимся смехом, неистово предаваясь пляске, привлекая к себе всю похотливость молодых людей, составив лики за городом при гробах мучеников, освященные места сии соделали местом собственного позора, осквернили воздух любодейными песнями, осквернили землю, нечистыми ногами попирая ее во время пляски; себя самих выставив, как зрелище, толпе юношей, став подлинно бесстыдными, совершенно исступленными, не оставив уже и возможности превзойти их в неистовстве.

Как умолчу об этом? Как и оплачу, сколько должно? Вино было у нас причиною погибели сих душ, – вино, по дару Божию данное целомудренным к облегчению в немощи, но соделавшееся ныне для невоздержных оружием невоздержания. Пьянство – этот добровольно накликаемый бес, чрез сластолюбие вторгающийся в душу, пьянство – матерь порока, противление добродетели – делает мужественного робким, целомудренного похотливым, не знает правды, отнимает благоразумие. Как вода враждебна огню, так неумеренность в вине угашает рассудок.

Поэтому медлил я несколько говорить против пьянства, не потому что это зло мало и может быть оставлено без внимания, но потому что никакой пользы не принесло бы слово. Если пьяный не владеет умом и омрачен, то делающий ему выговор напрасно тратит слова для неслушающего. Поэтому кому же стал бы я говорить, если имеющий нужду в увещании не слышит того, что говорят, а целомудренный и трезвый чист от этой страсти, и ему не нужна помощь слова? Какое же средство употребить мне в настоящем случае, если и слово бесполезно, и молчание неприлично? Оставить ли без попечений? Но нерадение опасно. Или сказать нечто против упивающихся? Но буду оглашать мертвый слух. Разве как в заразительных болезнях врачи тел предохранительными пособиями приводят в безопасность здоровых, а к одержимым недугом и рук не прикладывают, так и вам вполовину будет полезно слово, послужив охранением для незараженных, а не освобождением и не исцелением от недуга для одержимых им.

Чем отличен от бессловесных ты, человек? Не даром ли разума, который получив от своего Творца, стал ты начальником и господином всей твари? Поэтому лишивший себя смысла по причине упоения приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс. 48. 13)[3]. А я сказал бы лучше, что упивающийся несмысленнее и скотов: потому что все четвероногие и звери в определенные сроки имеют стремление к совокуплению; но у кого душа связана упоением и тело наполнено неестественным жаром, те во всякое время, во всякий час стремятся к нечистым и срамным объятиям и наслаждениям. И не это одно производит в них неразумие, но и превратность чувств показывает, что опьяневший хуже всякого скота. Ибо какое бессловесное так недостаточно видит и так недостаточно слышит, как упившийся? Самых близких не узнают упившиеся, а к чужим нередко бегут, как к знакомым. Часто прыгают через тень, как через ручей или ров. А слух у них наполнен звуками и шумом, как среди волнующегося моря. Им представляется, что земля поднимается вверх и горы идут кругом. Они иногда смеются неумолчно, а иногда беспокоятся и плачут безутешно; то дерзки и неустрашимы, то боязливы и робки. У них сон тяжелый, почти непробудный, удушающий, близкий к действительной смерти, а бодрствование бесчувственнее самого сна, потому что жизнь их есть сновидение; у кого нет одежды, кому нечего есть в завтрашний день, те в упоении царствуют, предводительствуют войсками, строят города, делят деньги. Такими мечтаниями, таким обольщением наполняет сердца их кипящее в них вино. Другие бывают приведены в противоположные сим страсти: впадают в отчаяние, делаются унылы, беспокойны, слезливы, боятся всякого шума, от всего приходят в ужас.

Одно и то же вино, по различным сложениям тела, производит в душах различные страсти. У кого, приводя кровь в волнение, расцветет на поверхности тела, тех делает светлыми, приятными и радостными; а у кого своею тяжестию подавит сложение, сжимая и сгущая их кровь, тех приводит в противоположное расположение. Нужно ли еще говорить о множестве других страстей, о своенравии, о раздражительности, о склонности на все жаловаться, о переменчивости души, о криках и смятениях, об удобоприемлемости всякого обмана, о неспособности удерживаться от гнева? Невоздержность в удовольствиях из вина льется, как из источника, и вместе с упояющим питием вторгается недуг похотливости, от которого наглость упившихся превосходит всякое неистовое стремление скотов к другому полу. Бессловесные знают уставы естества, а упившиеся ищут в мужском поле женского, а в женском мужского.

Нелегко изобразить и словом, сколько зол происходит от пьянства. Вредоносность заразы действует на людей не в мгновение времени, но по мере того, как воздух постепенно вносит в тело происшедшую в нем порчу; но вред от вина вторгается вдруг. Ибо таким образом погубив душу свою и как бы испестривши себя всякою нечистотою, упивающиеся расстраивают и самое телесное сложение.

Они не только чахнут и тают от излишества удовольствий, которые разжигают к похотливости, но и при самой тучности тело у них наполнено влаг и мокрот и лишено жизненной силы.

Глаза у них синие, поверхность тела бледная, дыхание трудное, язык нетвердый, произношение неявственное, ноги слабые, как у детей, отделение излишеств производится само собою, вытекая, как из мертвого.

Они жалки среди своих наслаждений и еще более жалки, нежели обуреваемые среди моря, когда волны, догоняя одна другую и заливая их собою, не дают им выбиться из волнения. Так и у этих людей погрязают души, затопляемые вином. Потому как корабли, застигнутые бурею, когда начинают заливаться водою, по необходимости облегчают, сбрасывая с них груз, – так и для упившихся необходимо облегчение от обременяющего их. Но, изрыгая и изблевывая, едва освобождаются от бремени и в той мере более жалки несчастных пловцов, что пловцы слагают вину на ветры и море, на внешние бедствия, а упившиеся произвольно навлекают на себя бурю опьянения. Жалок одержимый бесом, а упившийся, хотя терпит то же, не достоин сожаления, потому что борется с произвольно накликанным бесом.

Упившиеся составляют и пьянственные врачества, не для того ухищряясь, чтобы не потерпеть какого зла от вина, но для того, чтобы непрестанно быть в упоении. Для них короток день; и ночи, даже зимней, им мало на питье. Нет и конца сему злу. Вино само себя ведет к большему; оно не удовлетворяет потребности, но делает неизбежною потребность другого питья, воспламеняя упившихся и непрестанно возбуждая к большей жажде.

Но когда думают, что у них желание пить неутолимо, тогда испытывают противное тому, чего желали. Ибо от непрестанного наслаждения увядают чувства. Как чрезмерный блеск омрачает зрение и как оглушаемые сильным шумом непомерностию поражения бывают доведены до того, что вовсе не слышат, так и упивающиеся, от чрезмерного сластолюбия, сами того не примечая, теряют ощущение удовольствия. Вино для них не вкусно и водяно, хотя ничем и не разведено; вино молодое представляется на вкус тепловатым, хотя оно весьма прохладно, да и самый снег не может утушить пламени, возжженного внутри их излишеством вина.

Кому горе? Кому молва? Кому судове? Кому горести и свары? Кому сокрушения вотще? Кому сини очи? Не пребывающим ли в вине, и не назирающим ли, где пирове бывают? (Притч. 23. 29,30)[4]. Горе! – это восклицание оплакивающего. Упивающиеся же достойны плача, потому что пияницы царствия Божия не наследуют (1 Кор. 6. 10). А молва, по причине смятения, производимого вином, в помыслах. И горести от неприятных последствий этого удовольствия – пить; потому что у них связаны бывают ноги, связаны руки от испарений, какие передает им упоение.

Впрочем, и прежде сих недугов, во время самого пития, с ними бывают припадки, свойственные помешанным в уме. Ибо когда мозговые оболочки наполняются чадом, какой возгоняет испаряющееся вино, голова поражается нестерпимыми болями и, не имея сил держаться на плечах прямо, опадает туда и сюда, качаясь на позвонках. А сварами называет беседы во время пиршеств неумеренные и состоящие в спорах. И сокрушения вотще бывают у пьяниц, которые от опьянения не могут стоять на ногах; ибо, шатаясь, падают во всех возможных видах, отчего необходимо иметь им на теле сокрушения вотще.

Но кто в состоянии внушить это людям, преданным пьянству? Голова у них тяжела от опьянения, они дремлют, зевают, видят как в тумане, чувствуют тошноту. Потому не слушают учителей, которые во многих местах взывают им: не упивайтесь вином, в нем же есть блуд (Еф. 5. 18)[5]; и еще: невинно вино, укоризненно же пьянство (Притч. 20. 1), а не послушав их, вскоре собирают плоды пьянства. Тело у них отекает, глаза влажны, уста сухи и горят. Как овраги, пока текут в них весенние потоки, кажутся полными, а по прошествии наводнения остаются сухими, так и уста пияниц, пока налиты вином, полны и влажны, а едва оно протекло через них, оказываются сухими и лишенными влаги; непрестанно же насилуемые и наливаемые вином без меры, теряют и жизненную влажность. Ибо какое человеческое сложение будет так крепко, чтобы противиться всем худым последствиям пьянства? Есть ли какое средство телу, которое непрестанно разгорячается и всегда бывает напитано вином, не сделаться слабым, хилым и истощенным? От сего происходит дрожание и расслабление. Поелику от излишнего употребления вина дыхание прерывается, нервы теряют свою напряженность, то происходит трясение во всем составе тела. Для чего же навлекаешь на себя Каиново проклятие, трясясь и вертясь всю жизнь? Ибо тело, когда у него нет естественной опоры, по необходимости колеблется и шатается.

Долго ли будет это вино? долго ли это пьянство? Есть наконец опасность, что из человека сделаешься ты грязью. Так весь ты растворен вином и перегнил с ним от ежедневного опьянения, издавая от себя запах вина, притом перегорелого, подобно сосуду, ни на что уже не годному. Таких людей оплакивает Исаия: горе восстающим заутра, и сикер гонящим, ждущим вечера: вино бо сожжет я: с гуслми бо и свирельми вино пиют; на дела же Господня не взирают, и дел руку Его не помышляют (Ис. 5. 11,12)[6]. У евреев в обычае называть сикером всякий напиток, который может произвести опьянение. И так людей, которые с наступлением дня назирают, где пирове бывают, заглядывают в места винопродажи и в корчмы, принимают друг друга, чтобы вместе пить, и на заботы о подобных вещах истощают все душевное попечение, пророк оплакивает за то, что они не оставляют себе ни малого времени на размышление о чудесах Божиих. Ибо не дают очам своим досуга воззреть на небо, изучить красоты его, рассмотреть все благоустройство существ, чтобы из стройного их чина уразуметь Создателя. Но едва начинается день, украшают места своих пиршеств испещренными коврами и цветными завесами, выказывают рачительность и тщательность в приготовлении сосудов для пития, расстанавливая сосуды прохлаждающие, чаши и фиалы, как бы на показ и для зрелища; как будто разнообразие сосудов может утаить от них пресыщение, а обмен и передача чаш доставит достаточное промедление во время пития. Бывают же при этом какие-то князья вечеринок, главные виночерпии и учредители пира: в беспорядке придуман порядок, и в неблагочинном деле – устройство, чтобы как мирским властям придают важности оруженосцы, так и пьянство, подобно царице, окружалось служителями и избытком усердия закрывался позор его! Сверх того венки и цветы, благовонные масти и курения и тысячи придуманных посторонних увеселений доставляют большее развлечение гибнущим. Потом, с продолжением пиршества начинаются вызовы, кто больше выпьет, состязания и подвиги между домогающимися чести превзойти друг друга в пьянстве. И законодателем этих подвигов у них диавол, а наградою за победу грех. Ибо кто больше вливает в себя цельного вина, тот получает от других победные венки. Подлинно, слава в студе их (Фил. 3. 19)[7]. Состязуются друг с другом, и сами себе отмщают. Какое слово может следить за гнусностью происходящего? Все исполнено неразумия, все полно смятения! Побежденные упиваются, упиваются и победители, а прислужники смеются; руки отказываются служить, уста не принимают, чрево расторгается, но зло не престает. Бедное тело, лишившись естественной силы, расслабело, не выдерживая насилия неумеренности.

Жалкое зрелище для очей христианских! Того, кто цветет возрастом, полон телесных сил, отличен в воинских списках, того лежащего переносят домой; он не может стоять прямо и идти на своих ногах. Кто должен быть страшен врагам, тот делается поводом к смеху детям на торжище. Он низложен без меча, убит без врагов. Человек вооруженный, в самом цвете лет, стал добычею вина, готов потерпеть от врагов, что им угодно. Упившиеся – что иное, как не языческие идолы? Очи имут, и не видят, уши имут, и не слышат (Пс. 113. 13,14)[8]; руки расслабели, ноги обмерли. Кто злоумыслил это? Кто виновник сих зол? Кто растворил нам этот яд неистовства? Человек! Из пиршества сделал ты битву. Выкидываешь юношей, выводимых под руки, как бы раненых с поля сражения, цвет юности умертвив вином. Зовешь к себе как друга на ужин, а выкидываешь от себя замертво, угасив в нем жизнь вином.

Когда, по мнению других, пресыщены вином, тогда начинают пить и пьют подобно скотам, как бы из явившегося вдруг источника, в котором открылось столько же ключей, сколько возлежащих. Ибо в продолжение пиршества входит к ним юноша, мужественный по сложению плеч, еще не пьяный, неся огромный фиал прохлажденного вина. Оттолкнув их виночерпия, становится он на средину и через изогнутые трубки поровну делит пирующим опьянение. Вот новая мера неумеренности, чтобы, равномерно друг с другом предаваясь невоздержанности, никому не превзойти друг друга в питье. Ибо, разделив между собой трубки и каждый взяв обращенную к нему, подобно быкам, как бы из какого водоема, не переводя дыхания пьют, поспешая столько втянуть в гортань, сколько прохлаждающий сосуд дает им сверху через серебряные винопроводы. Склонив взор на бедное свое чрево, вымеряй величину выпиваемого сосуда; его вместимость равняется одному котилу. Смотри не на сосуд, скоро ли его опорожнишь, но на собственное свое чрево, потому что оно уже наполнено.

Поэтому горе восстающим заутро и сикер гонящим, ждущим вечера, и день проводящим в упоении; потому что нет уже у них времени на дела Господни взирать и о делах рук его помышлять. Вино бо сожжет я. Жар, производимый вином, сообщаясь плоти, делается поджогою для разжженых стрел врага. Вино потопляет рассудок и ум и возбуждает, подобно рою пчел, страсти и сластолюбие. Какая колесница, влачимая молодыми конями, так бесчинно несется, сринув с себя возницу? Всякий корабль, не управляемый кормчим и несомый по волнам, куда случится, не безопаснее ли упившегося? После подобных бед мужчины и женщины, составив вместе общие лики и предав душу винолюбивому демону, язвят друг друга жалами страстей. С обеих сторон смехи, срамные песни, любодейные положения тела, возбуждающие к похотливости.

Скажи мне: ужели ты смеешься и услаждаешься постыдным наслаждением, когда надлежало бы плакать и стенать о предшествовавшем? Поешь любодейные песни, отринув псалмы и песнопения, которые выучил. Движешь ногами и скачешь, как помешанный, пляшешь непристойно, когда надобно пригибать колена для поклонения? Кого стану оплакивать? Дев ли, не вступивших в замужество, или тех, которые уже носят иго супружество? Одни пришли домой, не имея уже девства; другие не вернулись к мужьям целомудренными. Ибо, если некоторые и спасли тело от греха, то, без сомнения, приняли растление в душу. То же самое должно сказать мне и о мужчинах. Ты худо посмотрел, и на тебя смотрели худо: иже воззрит на жену ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею (Мф. 5. 28)[9] . Ежели непредвиденные случаи столько опасны для взирающих мимоходом, то каковы намеренные встречи, чтобы видеть женщин, не имеющих стыда от опьянения, принимающих на себя распутный вид, поющих нежные песни, одно слышание которых может возбудить в невоздержных все неистовство сластолюбия? Что скажут или чем оправдают себя те, которые на таких зрелищах собирают рой бесчисленных зол? Скажут ли, что не для того смотрели, чтобы возбудить похоть? И так, по непреложному определению Господню, они подлежат осуждению за любодейство.

Как Пятидесятница примет вас, поругавших так Пасху? В Пятидесятницу было явное и всем видимое сошествие Духа Святого; а ты предварительно соделал себя жилищем сопротивного духа, стал храмом идольским, вместо того чтоб тебе стать храмом Божиим чрез вселение Духа Святого. Ты навлек на себя клятву пророка, который говорит от лица Божия: превращу праздники ваша в жалость (Ам. 8. 10)[10]. Как будете начальствовать над рабами, когда сами, подобно невольникам, порабощены похотями несмысленными и вреждающими? Как будете вразумлять детей, когда сами ведете жизнь неразумную и бесчинную?

Итак, что же? Оставить ли мне вас в таком состоянии? Но боюсь, чтобы бесчинный не сделался еще развратнее и уязвленный от него не был многою скорбию пожерт (2 Кор. 2. 7)[11]. Ибо сказано: исцеление утолит грехи велики (Еккл. 10. 4)[12]; да уврачует пост пьянство, псалом – срамные песни, слезы да будут врачеством смеха. Вместо пляски преклони колена; вместо рукоплесканий ударяй в грудь; а нарядность в одежде да заменит смирение. И паче всего милостыня да искупит тебя от греха. Ибо избавление мужа, свое ему богатство (Притч. 13. 8)[13]: прими многих несчастных в общение молитвы, да будет тебе отпущено измышление порока.

Когда седоша людие ясти и пити, и восташа играти (а игранием их было идолослужение, Исх. 32. 6)[14], тогда Левиты, вооружась на своих братьев, освятили руки свои для священства. Так, тем из вас, боящихся Бога, которые восскорбели о срамоте предосудительных дел, заповедуем следующее: если увидите раскаивающихся в неприличии сделанного, состраждите с ними, как с собственными вашими больными членами. Если увидите непокоряющихся и презирающих вашу о них скорбь, изъидите от среды их и отлучитеся, и нечистоте не прикасайтеся (2 Кор. 6. 17)[15], чтобы, таким образом устыдившись, пришли они в познание собственного своего греха, а вы прияли награду Финеесовой ревности, по праведному суду Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Примечания:

[1] «Меньший заслуживает помилование, а сильные будут истязаны». – Здесь и далее в сносках к беседе Василия Великого и слову Иоанна Златоуста приводятся библейские цитаты в их русском звучании согласно синодальному переводу Библии.

[2] И подумал я: не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и – не мог».

[3] «Человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают».

[4] «У кого вой? у кого стон? у кого ссоры? у кого горе? у кого раны без причины? у кого багровые глаза? У тех, которые долго сидят за вином, которые приходят отыскивать вина приправленного».

[5] «Не упивайтесь вином, от которого бывает распутство».

[6] «Горе тем, которые с раннего утра ищут сикеры и до позднего вечера разгорячают себя вином. И цитра и гусли, тимпан и свирель, и вино на пиршествах их; а на дела Господа они не взирают и о деяниях рук Его не помышляют».

[7] «Слава их – в сраме».

[8] «Есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат».

[9] «Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем».

[10] «Обращу праздники ваши в сетование».

[11] «Поглощен чрезмерною печалью».

[12] «Потому что кротость покрывает и большие проступки».

[13] «Богатством своим человек выкупает жизнь свою».

[14] «И сел народ есть и пить, а после встал играть».

[15] «Выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому».